Глава 4. Братство надежды

 

В духовном мире имеется множество странных мест, наблюдается множество удивительных сцен и существует множество организаций для помощи кающимся душам, но я не встречал ничего более необычного, чем Дом Помощи, основанный Братством Надежды, куда меня и привели. В ослабленном состоянии моих духовных сил я не мог хорошо разглядеть место, куда попал. Можно сказать, что я был оглушен, ослеплен и парализован. Осознавая присутствие других, я лишь с трудом мог видеть и слышать их или заставить других услышать меня; и хотя я сам смутно различал предметы, все это было подобно тому, как если бы я находился в совершенно темном помещении, где лишь ничтожный мерцающий источник света освещал мне путь. Раньше на земле я такого не ощущал, ибо в темноте мог видеть и слышать достаточно, чтобы осознавать все, что происходит вокруг меня. Именно совершая тот небольшой подъем на уровень выше земли, я почувствовал ощутимые изменения моего духа.
 
 То время тьмы было для меня столь страшным, что даже сейчас я вспоминаю его с ужасом: ведь я страстно любил солнце и свет. Я родился в стране, где всегда светит яркое солнце, где так насыщенны краски, где небо такое чистое а цветы и окружающая природа так прекрасны и где я так любил и свет, и тепло и мелодичную музыку, и именно там после моей смерти меня ждали тьма, холод и тоска — ужасающая и всепоглощающая тоска, которая укрыла меня как мантия ночи и от которой мне не было избавления. Эта безумная тоска окончательно сокрушила мой дух. На земле я был горд и высокомерен. Я происходил из рода, члены которого никогда и ни перед кем не склоняли головы. В моих жилах текла кровь гордых аристократов. Через мать я был связан узами родства с великими мира сего, с теми, чьи амбиции своевольно играли судьбами королевств. А теперь самый ничтожный, самый жалкий, самый бедный нищий на моей родной улице был значительнее и счастливее меня, ведь у него, по крайней мере, был солнечный свет и свежий воздух, и теперь уже я стал низким и недостойным изгоем в тюремной клетке.
 
 Если бы не моя путеводная звезда, если бы не мой ангел света, если бы не надежда, которую она внушала мне своей любовью, я был бы окончательно поглощен апатией и отчаянием. Но, думая о ее ожиданиях, когда она давала обет прожить жизнь ради меня, вспоминая ее чудную и нежную улыбку и слова любви, обращенные ко мне, я чувствовал в своем сердце новый подъем мужества и старался укрепить свои выдержку, терпение и решимость. Мне была важна любая помощь, ибо начался мой период страданий и терзаний, о котором бессмысленно рассказывать кому-либо в надежде найти понимание.
 
 Место, где я находился, имело очень слабое освещение. Оно напоминало огромную тюрьму — полутемную, с размытыми очертаниями окружающих предметов. Позднее я разглядел, что это было здание из темно-серого камня (по моей оценке, такого же тяжелого, как земной камень), внутри которого было проложено множество длинных коридоров. Хотя были там и огромные залы, или комнаты, в основном пространство было поделено на бесчисленные помещения, очень маленькие и тесные, крайне слабо освещенные и скудно обставленные. Каждый дух получает только то, что сумел заслужить за свою земную жизнь, а некоторым не досталось ничего, кроме жалкой подстилки, на которой они лежали в страданиях, ибо там страдали все. Помещение называлось Домом Скорби, но также и Домом Надежды, ибо все стремились душой к свету, и для каждого начался период надежды. Каждый уже стоял одной ногой на нижней ступени лестницы надежды, по которой каждому со временем предстояло подняться на небеса.
 
 В моем маленьком закутке не было ничего, кроме кровати, стола и стула, — ничего больше! Я проводил время либо в отдыхе и размышлениях в своей комнате, либо вместе с другими, которые, как и я, вскоре достаточно окрепли, чтобы присутствовать на лекциях, устраиваемых для нас в большом зале. Лекции показались мне удивительными. Они строились в форме рассказа, но всегда затрагивали каждого из нас до глубины души, когда в них упоминались наши собственные прегрешения. Много трудов было положено на то, чтобы, глядя на вещи со стороны, мы поняли все последствия каждого своего проступка, когда ради своекорыстия чинили зло и намеренно унижали душу другого человека. Очень многое из того, что мы сделали, оправдывая свои поступки, утверждением, будто все так поступают, или считая, что мы, как мужчины, имеем на это право, было показано нам с позиции другой стороны, в разной степени пострадавшей от нас, или невольной причиной падения которой мы становились; с позиции жертвы социальной системы, которая была изобретена и которая поддерживалась ради удовлетворения наших своекорыстных страстей. Я не стану подробно пересказывать содержание этих лекций, но те из вас, кто знает, что представляют собой порочные соблазны больших городов на земле, легко могут представить себе предмет обсуждения. После лекций мы видели себя в таком неприглядном свете, лишенными условных социальных покровов земной жизни, что возвращались к себе в каморки пристыженными и опечаленными и там размышляли о своем прошлом и настраивались каким-либо образом искупить в будущем свои проступки.
 
 В этом нам была оказана большая помощь, ибо одновременно с выявлением наших проступков и объяснением их последствий нам всегда указывали способ изменить и преодолеть возникающие внутри нас злонамеренные желания, заплатить за свои грехи своевременными усилиями и уберечь других от зла, в которое мы сами погрузились. Эти уроки имели целью подготовить нас к следующей ступени нашего роста, на которой нам предстояло быть посланными на землю, чтобы незримо и неосязаемо помогать смертным, старающимся справиться с одолевавшими их земными соблазнами.
 
 Если не было лекций, мы были вольны идти куда пожелаем, то есть, конечно, те из нас, кто ощущал в себе достаточно сил, чтобы передвигаться. Некоторые, оставившие на земле дорогих людей, шли навестить их, хотя и незаметно, увидеть тех, кого они любят. Но нас всегда предупреждали, чтобы мы не задерживались около обилия соблазнов на земле, ибо многим из нас было бы трудно им противостоять.
 
 Самые стойкие из нас, те, кто обладал необходимыми качествами и желанием применить их, занимались тем, что добавляли сил слабым и тем, кто по причине крайней распущенности, проявленной в своей земной жизни, пребывал в таком ужасном состоянии великого истощения и измождения, что мог лишь лежать беспомощно в своих каморках, в то время как другие давали им некоторое облегчение, стараясь пополнить их энергию. Здесь я должен дать вам описание изумительной системы врачевания несчастных духов, применяемой в Доме Надежды. Некоторые из более высоких духов, чьи естественные желания и вкусы позволяли им быть врачами и лекарями, с помощью других духов более низкой степени развития ухаживали за беднягами, которые тяжелее всех страдали — хотя все там были страдальцами — и посредством магнетизма и энергии других могли дать несчастным духам облегчение в их боли, погружая их во временное забвение, и, хотя, пробудившись, они. вновь начинали страдать, во время таких передышек их дух накапливал силу и выносливость. Так продолжалось, пока время и рост духовности не заглушали их страдания, после чего они, в свою очередь, сами начинали, если вполне готовы к этому, пополнять энергией других, продолжающих страдать.
 
 Невозможно четко описать все, что я знаю об этом месте и его обитателях, ибо сходство с земной больницей в данном случае очень велико, но существует множество мелких нюансов, которые не имеют никакого сходства с чем бы то ни было на земле, хотя с прогрессом науки знания там значительно обогащаются. В этом месте все было погружено в темноту, поскольку несчастные духи, обитавшие там, не обладали внутренним светом счастливых духов, излучающих его в атмосферу, ибо именно состояние самого духа в духовном мире делает светлым или темным его окружение. Темнота явилась следствием почти полной слепоты несчастных духов, чьи духовные чувства, не получив достаточного развития на земле, делали их обладателей невосприимчивыми к своему окружению. Точно так же люди, родившиеся на земле слепыми, глухими и немыми не имеют никакого понятия о вещах, очевидных для всех прочих, обладающих полнотой чувств. Посещая сферу земной жизни, которая гораздо больше соответствовала степени их развития, эти бедные духи постоянно пребывали в темноте, хотя и не полной, ведь они обладали способностью различать формы существ подобных себе, с которыми они могли бы вступить в прямой контакт общения, так же как и со смертными, которые оставались на очень низкой ступени духовного развития. Как бы ни были высоки и духовны смертные, все же бесплотные духи будут восприниматься ими в виде едва различимых теней или не восприниматься вообще.
 
 Каждый из "работающих" Братьев Надежды, как их называли, имел при себе крошечный светильник похожий на звезду, его лучи освещали темноту посещаемой каморки, оставляя луч надежды везде, где бы ни побывали братья. Я сам в первое время так сильно страдал, что просто не покидал своей каморки и пребывал в состоянии жалкого безразличия, следя за приближением мерцающей искры которая, перемещаясь вдоль коридора, обычно миновала мою дверь. Я размышлял, сколько времени пройдет по земным меркам, прежде чем огонек вернется. Но не так уж долго пролежал я в полной прострации. Не в пример несчастным духам, которые к остальным своим порокам добавляли еще и тягу к пьянству, душа моя была так чиста, а желание исправиться так сильно, что я не мог долго оставаться безучастным, и, едва почувствовав, что могу двинуться с места, я попросил поручить мне какое-нибудь дело, пусть самое незначительное, лишь бы быть полезным. И мне, как уже обладающему сильной магнетической энергией, было поручено помогать несчастному молодому человеку, который был полностью неподвижен и который лежал, беспрестанно издавая стоны и вздохи. Бедняге было всего тридцать лет, когда он лишился своего земного тела, но за свою короткую жизнь он до такой степени погряз в разврате, что преждевременно погубил себя и вот теперь страдал, терпя такие ужасные муки, происходящие от воздействия на его дух тех сил, которые он растревожил, что мне порой было невыносимо наблюдать его терзания. В мои обязанности входило совершать над ним успокаивающие пасы руками. так он получал некоторое облегчение, а временами приходил дух более высокий, чем я, и погружал его в забытье. Все это время я и сам продолжал страдать душой и духовным телом, ибо в низших сферах дух ощущает телесные страдания. По мере возвышения страдания фокусируются на более ментальном уровне. С повышением уровня духовности угон чается материальная оболочка и все материальное, включая боль, исчезает.
 
 По мере того как мои силы росли, оживлялись и мои желания, причиняя мне такую муку, что часто меня тянуло сделать то, что делали многие несчастные духи, — мне страстно хотелось вернуться на землю, чтобы удовлетворить свои желания посредством материальных тел тех, кто все еще оставался на земле. Мои телесные мучения стали невыразимо жгучими, а сила моего духа, которой я так гордился и которую привык направлять по дурному руслу, заставляла меня страдать еще больше, чем тех, кто был слаб. Так же как мускулы атлета, усиленно тренировавшего их, начинают со временем стягиваться и причинять ему жестокую боль, та же мощь и та же сила, которыми я злоупотреблял в раннюю пору своей жизни, теперь начали, вследствие неизбежной реакции моего духовного тела, причинять мне тягостные страдания. Становясь все сильнее и вновь обретая способность наслаждаться всем, что приносило мне радость во время моей земной жизни, я почувствовал, что желание испытать наслаждение выросло непомерно и уже едва сдерживал себя, чтобы не вернуться к земным чувственным удовольствиям, все еще воспринимаемым нами как огромное искушение, используя тело тех, кто пребывал в земной оболочке и чья омерзительная жизнь и низменные желания ставили их на один уровень с духами земными. Многие, ах! многие из тех, кто пребывал в Доме Надежды, поддавались соблазнам и на время возвращались на землю, чтобы блуждать там, и рано или поздно возвращались, изможденные и еще более деградировавшие. Все были свободны и могли по своему желанию либо уйти, либо остаться. Любой мог вернуться, если хотел, двери замка Надежды никогда и ни перед кем не закрывались, каким бы неблагодарным и недостойным он ни проявил себя, и я часто удивлялся, какое бесконечное терпение и участие мы там встречали в ответ на свои слабости и грехи. Оставалось только искренне пожалеть тех несчастных, которые превратились в настоящих рабов своих самых низменных желаний и до такой степени, что не могли противостоять им и время от времени поддавались их влечению, и потом, пресыщенные и истерзанные, не могли сдвинуться с места, как тот несчастный молодой человек, мой подопечный.
 
 Что касается меня, то я тоже поддался бы искушению, если бы не мысли о моей чистой любви, если бы не надежда и чистые желания, которые она внушала мне. И я мог только сожалеть о тех несчастных заблудших душах, которые не были удостоены блага, дарованного мне. Я очень часто бывал на земле, но только там, где жила моя любимая, ее любовь постоянно притягивала меня, уводя от соблазнов, в чистый мир ее дома, и хотя я никогда не приближался к ней настолько, чтобы коснуться ее, из-за мешавшей ледяной незримой стены, о которой я уже рассказывал, я стоял по другую сторону и любовался, как она сидела за работой, читала или спала. Когда я бывал там, она смутно чувствовала мое присутствие, шептала мое имя или поворачивалась в мою сторону с грустной и нежной улыбкой, воспоминание о которой я уносил с собой, чтобы скрасить мои часы одиночества. Она, моя любовь, была печальна, ах! так печальна, бледна и хрупка, что мое сердце разрывалось от боли, но тем не менее я любил наши встречи. Я видел, что, несмотря на все ее попытки казаться храброй и терпеливой, напряжение для нее было почти невыносимым, и она таяла день ото дня. Кроме всего прочего, в ее жизни были и другие испытания: семейные неурядицы, сомнения и страхи родных в связи с ее отрешенностью и общением с потусторонним миром. Временами ее мучили сомнения, не является ли все это безумным обманом, сном, от которого она пробудится, чтобы обнаружить, что нет никакой связи между мертвыми и живыми, нет никаких средств, с помощью которых она могла бы сблизиться со мной снова. Глухое отчаяние охватывало меня, как и ее, когда я стоял рядом с ней и читал ее чувства, беспомощный и бессильный, не имея дать ей возможности почувствовать свое присутствие, и молился, чтобы мне позволили каким-либо образом сообщить ей, что я рядом.
 
 Однажды ночью, наблюдая, как она, утомленная слезами, погружается в сон, я, сам на грани скорбных слез за нас обоих, внезапно почувствовал на своем плече прикосновение и, оглянувшись, узрел ее духа-хранителя, который помог мне тогда поговорить с ней. Он спросил меня, смогу ли я сохранить спокойствие и сдержанность, если Он позволит мне поцеловать ее во сне. Обезумев от этой новой радости, я с готовностью дал ему обещание. Взявшись за руки, мы вместе прошли сквозь ледяную стену, прежде непроницаемую для меня. Склонившись над ней, мой провожатый совершил какие-то странные движения рукой, а потом, подержав мою руку в своей несколько мгновений, разрешил мне осторожно коснуться ее. Она спокойно спала, на ее ресницах все еще блестели капельки слез, а ее прекрасные губы были слегка полуоткрыты, словно она разговаривала во сне. Одна ее рука лежала около щеки, и я взял ее в свою руку легко и нежно, стараясь не разбудить спящую. Ее рука полуосознанно сжала мои пальцы, и такая радость отразилась на ее лице, что я испугался, что она проснется. Но нет! Светлый дух улыбнулся нам обоим и сказал: "Поцелуй ее сейчас". И я — ах! — наклонился над ней и наконец впервые поцеловал ее. Я поцеловал ее не один, а дюжину раз и так страстно, что она проснулась, а светлый дух поспешно отодвинул меня в сторону. Она огляделась и тихо спросила: "я сплю или действительно здесь мой любимый?" Я ответил: "Да". Казалось, она услышала, ибо она улыбнулась так нежно ах! так нежно, снова и снова повторяя тихонько мое имя.
 
 Немало времени прошло после этого, прежде чем мне позволено было снова прикоснуться к ней, но я часто бывал рядом, и радость той встречи долгие часы согревала наши сердца. Я видел, как реален был мой поцелуй, он был для меня якорем надежды, позволившим мне поверить, что настанет время, и я смогу дать ей почувствовать мое прикосновение и получить возможность общаться с ней.