Глава 3. Надежда. Скитаюсь по земной тверди. Дверь в мир духа.

 

Я не знаю, как долго все это продолжалось. Мне казалось, что прошло очень много времени. Я сидел, погруженный в отчаяние, когда вдруг нежный голос тихонько позвал меня. Голос моей любимой! Мне захотелось вскочить, чтобы, следуя за этим голосом, прийти к ней. Поднявшись, я почувствовал, что нить, связывавшая меня, так растянулась, что я почти не ощущал ее. Меня куда-то повели и наконец я оказался в комнате, которая, как я смутно чувствовал даже в окружавшей темноте, была мне знакома. Это была обитель моей любимой, в которой я провел, о! много мирных и счастливых часов в то время, которое кажется мне таким бесконечно далеким, словно оно отделено от меня бездонной пропастью. Она сидела за маленьким столиком и держала в руке перо, а перед ней лежал лист бумаги. Она повторяла мое имя, приговаривая: "Мой любимый друг! Если верно, что мертвые возвращаются, приди ко мне, попытайся, если сможешь, написать мне несколько слов от себя в ответ на мои вопросы, хотя бы просто "да" и "нет".
 В первые, с тех пор я как умер, я увидел легкую улыбку на ее губах, надежду и ожидание во взгляде милых глаз, так долго меня оплакивавших. Дорогое лицо было таким бледным и печальным от горя, что я почувствовал — ах, как остро я это почувствовал! — как нежна была ее любовь, на которую сейчас менее чем когда-либо я смел' претендовать.
 Потом я заметил, что рядом с ней стоят три фигуры — тоже духи, как я сразу же понял, но духи иные, чем я. Они излучали такой яркий свет, что мне было невыносимо смотреть на них; их сияние жгло мои глаза огнем. Один из них, мужчина высокий, спокойный, достойного вида, склонился над ней как ангел-хранитель. Рядом с ним стояли двое светловолосых юношей, в которых я тотчас же узнал ее братьев, о которых она часто рассказывала мне. Они умерли молодыми, не успев еще вкусить живых радостей, и она хранила в своей душе, как в священном храме, образ их, которые были теперь ангелами. Почувствовав на себе их взгляд, я отпрянул и попытался скрыть от них свое обезображенное лицо и свои ужасные формы темным плащом, наброшенным мне на плечи. Затем во мне проснулась гордость, и я сказал: "Не она ли сама позвала меня? И уж если я пришел, то не ей ли самой быть арбитром моей судьбы? И неужели я не в силах ничего сделать! Неужели ни моя скорбь, ни мое глубокое раскаяние, ни мое подвижничество, ни мой тяжкий труд ничего не смогут изменить? Неужели могила поглотила все надежды?"
 Но голос, тот самый голос, который я уже слышал раньше около своей могилы, ответил мне: "Сын скорби! Разве нет на земле надежды для тех, кто согрешил? Разве не прощает грешнику обиженный им, если грешник раскаивается и молит о прощении? Так неужели же Бог будет менее милосерден, менее справедлив? А ты, действительно ли ты чувствуешь раскаяние? Загляни в свое сердце, ответь, о ком ты более сожалеешь: о себе или о тех, кто пострадал от тебя?"
 Внимая этим словам, я вдруг понял, что нет еще во мне истинного раскаяния. Я всего лишь страдал. Я всего лишь любил и тосковал. Затем снова заговорила моя любимая, обращаясь ко мне: "Если ты здесь, если ты слышишь меня, напиши хотя бы слово моей рукой, чтобы я знала, что ты жив и все еще думаешь обо мне".
 Мое сердце так подпрыгнуло, что у меня перехватило дыхание. Я приблизился к ней, чтобы попытаться, если смогу, двинуть ее рукой, коснуться ее. Но между нами встал высокий дух, мне пришлось отойти назад. Потом он обратился ко мне: "Передай мне свои слова, и я вместо тебя напишу их ее рукой. Я сделаю это ради нее и ради любви, которую она питает к тебе".
 Огромная волна радости захлестнула меня от его слов, мне захотелось схватить его рук и поцеловать ее, но я не мог этого сделать. При малейшем прикосновении к нему мои руки опалил исходивший от него ослепительны свет, и я склонился перед ним, решив, что он — один из ангелов.
 И вновь послышался голос моей любимой: "Здесь ли ты, мой милый друг?"
 Я ответил: "Да" и увидел, как дух коснулся ее руки и написал слово "да". Ее рука двигалась медленно и неуверенно, как рука ребенка, который только учится писать. Ах! Как ослепительно она улыбалась, не переставая задавать мне вопросы! И, как и прежде, ее рука послушно выводила на бумаге мои ответы. Она спросила, нет ли у меня какого-либо желания, которое он могла бы для меня исполнить? ответил: "Нет! Не сейчас. Сейчас я предпочел бы уйти и не терзать тебя своим присутствием. Лучше, если бы ты забыла меня".
 Говоря это, я испытывал в своем сердце такую боль, такую горечь! И, ах! как сладок был для меня ее ответ, как глубоко затронули мою душу ее слова: "Не говори так! Я по-прежнему и навсегда остаюсь твоим самым верным и самым близким другом, как и раньше. С тех пор как ты умер, у меня не было иной мысли, кроме той, чтобы найти тебя и снова говорить с тобой".
 И я ответил, обращаясь к ней: "Это было также и моим единственным желанием!"
 Потом она спросила, приду ли я еще раз, и я ответил: "Да!" Ведь ради нее я пошел бы куда угодно! Ради нее я сделал бы все, что угодно! Затем светлый дух сказал, что она не будет больше писать в этот раз. Это же он вывел её рукой и велел ей отдохнуть.
 Я снова почувствовал, что меня влечет назад к моей могиле, к моему бренному телу на темном кладбище, но не было уже того безысходного чувства отчаяния. Несмотря ни на что, искра надежды зажглась в моем сердце, и я знал, что вновь увижу ее и вновь буду с ней говорить.
 Внезапно я обнаружил, что мое одиночество закончилось. Те два духа, ее братья, последовали за мной и начали говорить. Я не буду подробно пересказывать их слова. Достаточно сказать, что они напомнили мне, как широка пропасть между мною и их сестрой, и спросили меня, неужели я действительно хочу омрачить ее молодую жизнь своим присутствием. Если бы я оставил ее сейчас, она со временем забыла бы меня, привыкнув думать обо мне как о давно ушедшем дорогом друге. Она сохранила бы обо мне нежнейшие воспоминания, и, конечно же, если я действительно люблю её, я не пожелаю, чтобы она из-за меня с молодых лет влачила жизнь в одиночестве, всем покинутая.
 Я ответил, что люблю ее, что разлука с ней для меня не¬выносима, как невыносима и мысль о том, что кто-то другой любил бы ее так, как люблю ее я.
 Потом они заговорили обо мне, о моем прошлом, о том, что я не смею даже помыс¬лить о том, чтобы связать себя с ее чистой жизнью, пусть даже мистическим образом, на что я как раз и надеялся! Как я мог питать надежду встретиться с ней после ее смерти? Ее будущая оби¬тель — сфера света, которая вряд ли когда-либо будет мне до¬ступна. И не лучшим ли, не бо¬лее благородным ли доказательст¬вом моей любви было бы позво¬лить ей забыть меня и дать ей возможность испытать счастье, чем питать надеждой любовь, ко¬торая не принесет ей ничего, кроме горя?
 Я робко возразил, что, по моему мнению, она любит ме¬ня. Они сказали: "Да, она любит тебя, так как в своем воображе¬нии она возвеличила твой образ и в своей невинности нарисовала твой портрет идеальным. Неужели ты думаешь, что, узнав о тебе все, она будет все еще любить тебя? Не отшатнется ли она от тебя в ужасе? Расскажи ей правду, дай ей возможность выбрать твое присут¬ствие добровольно, и ты совершишь благородный поступок, ты явишь истинную любовь, не обманывая ее и не пытаясь связать ее с таким существом, как ты. Если ты ее действительно любишь, думай не только о себе самом, подумай о ней, о ее благополучии и о том, как сделать ее счастливой".
 В этот момент моя надежда окончательно умерла, моя плова поникла под гнетом стыда и муки, ведь я знал, что являюсь воплощением порока, что я недостоин ее, и я увидел, словно в зеркале, какой могла бы быть ее жизнь, если бы не было меня. Она могла бы еще познать счастье с другим человеком, более достойным, чем я, в то время как моя любовь могла принести ей одну лишь печаль. Впервые в жизни я почувствовал, что счастье другого человека для меня важнее собственного счастья. Я так любил ее и так хотел видеть се счастливой, что обратился к ним и сказал: "Тогда пусть будет так. Расскажите ей правду, и пусть она на прощание скажет мне одно лишь ласковое слово, и я уйду от нее и не буду больше омрачать жизнь ее своей тенью". Итак, мы вернулись к ней, и я увидел ее спящей с печатью страдания на лице, страдания обо мне. Я взмолился, чтобы они позволили мне коснуться ее первым и последним поцелуем. Но они сказали, нет, это невозможно, ибо мое прикосновение окончательно оборвет нить ее жизни.
 Затем они разбудили ее и заставили записать их слова, а я стоял рядом и слушал, и каждое слово было словно гвоздь, заколоченный в гроб, в котором была окончательно похоронена моя надежда. Она писала, словно во сне, пока не закончился постыдный рассказ о моей жизни. Мне осталось только сообщить ей, что между нами все кончено и она свободна от моего нечистого присутствия и моей своекорыстной любви. Я сказал ей — прощай! Эти слова упали каплями крови прямо из моего сердца и ледяной стужей опалили и сокрушили ее сердце. Потом я повернулся и покинул ее — не помню как — но, уходя, я почувствовал, что веревка, привязывавшая меня к моей могиле и моему бренному телу, ослабла. Я был свободен... свободен, чтобы идти куда хочу... одинокий и всеми оставленный!
 И что же потом? О, горе! Я пишу эти слова, и слезы благодарности застилают мои глаза, и я пересиливаю себя, чтобы продолжать писать! Далее случилось, что та, которую мы считали слабой и хрупкой, та, за которую мы собирались принять решение, позвала меня назад силой любви, сметающей на своем пути все преграды. Она звала меня к себе. Она сказала, что никогда не откажется от меня, так как я люблю ее. "Давай забудем прошлое. Даже если ты в самых недрах ада, я все равно буду любить тебя, стремиться к тебе по праву — по праву моей люби, — чтобы помогать тебе, утешать и ублажать тебя, пока Бог в Своём великодушии не простит тебе прошлые грехи и не возвысит снова". И я пал на землю, рыдая так, как только может рыдать человек с сильной волей, когда его сердце, измученное, разорванное на части и оцепеневшее, внезапно чувствует прикосновение нежной и любящей руки и находит облегчение в потоке слез.
 Вернувшись к любимой, я опустился перед ней на колени и, хотя мне не позволили коснуться ее, спокойный и прекрасный дух-хранитель шепнул ей, что ее мольба услышана, и что скоро она сама поведет меня к свету. И тогда я покинул мою любимую, но, уходя, увидел, как белая фигура ангела склонилась над ней, чтобы укрепить и утешить ту, которая сама была подобна ангелу света. Я оставил ее с упомянутыми духами, а сам направился бродить в ожидании, когда она призовет меня к себе снова.
 Моя любимая проснулась на следующий день после короткого тревожного сна, в который погрузили ее излучающие свет духи, и отправилась навестить доброго и праведного человека, которого она встретила, когда металась в попытках разыскать меня даже за порогом могилы.
 Она сказала себе, что, если правда все, что говорят о таких людях, спиритуалистах, она с их помощью сможет поговорить со мной. По совету тех, кто ее окружал, она нашла этого человека, который был известен как врачеватель и медиум. И он ей сказал, что если она действительно этого желает, то может сама записывать послания от так называемого мертвого.
 Обо всем этом я узнал гораздо позднее. В то время я мог только почувствовать призывный голос той, чья власть надо мной была неизмеримо велика, и, послушный ей, я обнаружил, что стою в какой-то слабо освещенной комнате. Я говорю, что освещение было слабым, так как окружающая темнота смягчалась лишь светом, исходившим от моей любимой, которая сияла как звезда.
 Именно к тому благочестивому человеку, о котором я говорил, она и отправилась, и именно ее голос, обращенный к нему, привлек меня. Она рассказала ему о том, что произошло прошлой ночью, как она любит меня и с какой радостью она отдала бы свою жизнь, если бы этим смогла, утешить меня и помочь мне. А этот человек обращался к ней с такой добротой, что я от всего сердца был ему благодарен и храню благодарность до сих пор. Он подарил мне огромную надежду. Он говорил моей любимой, что, хотя узы, связывающие бренное тело с землей, разрываются со смертью, я волен любить ее, так же как и она вольна платить мне любовью, и никто лучше нее не сможет помочь мне подняться, ведь ее любовь, как ничто иное, может дать мне утешение и надежду и скрасить мой покаянный путь. И кто, как не она, имеет на это полное право, ведь моя любовь к ней чиста и неподдельна, а ее любовь ко мне — сильнее смерти, поскольку она переступила порог жизни. Этот человек был сама доброта, он помог мне поговорить с ней, объяснить ей многие вещи, которые я не смог объяснить накануне, когда мое сердце страдало от уязвленного самолюбия. Он помог найти оправдание моему прошлому, хотя я понимал, что ничто не может служить оправданием для совершенных мной грехов. Он предоставил мне возможность сказать ей, что, несмотря на мои прошлые злодеяния, она была для меня священна, что я любил ее так, как никого на свете. Он успокоил и поддержал ее своей добротой, и за это я был благодарен ему еще больше, чем за его помощь мне. И когда она наконец ушла от него и я проводил ее до ее дома, в наших сердцах светился луч надежды.
 Когда мы пришли к ней, я обнаружил, что два ее брата-духа и еще другие, которым она была дорога, воздвигли вокруг нее стену, сквозь которую я был не в силах проникнуть и, хотя я находился неподалеку от нее, приблизиться к ней не мог. Я решил вернуться к тому доброму человеку и просить у него помощи.
 Я вернулся к нему на крыльях желания, ибо очень скоро оказался у него. Он тут же узнал о моем присутствии и, как это ни странно, понял многое, хотя и не все, из того, что я говорил ему. Он понял смысл того, что я хотел сказать, и в свою очередь поведал мне многое, о чем я умолчу, поскольку это касается только меня. Он уверил меня, что, если я вооружусь терпением, со временем все будет хорошо, И хотя родные моей любимой возводят вокруг нее духовную стену, она силой своей воли будет всегда притягивать меня к себе и никакие стены не будут преградой для ее любви. Если я буду изучать духовные принципы и работать над собой, пропасть между нами исчезнет. Успокоенный, я ушел от него и побрел дальше, сам не зная куда.
 Я смутно чувствовал, что в темноте меня окружают существа, подобные мне самому, но едва мог видеть их. Я ощущал себя таким потерянным и одиноким, что подумал о возвращении к своей, могиле, и силой мысли вскоре оказался там.
 Цветы, принесенные моей любимой, уже завяли. Она не приходила два дня. После нашего разговора она, казалось, забыла о теле, погребенном в земле, и мне от этого было хорошо, этого я и хотел. Хорошо, что она забыла о мертвом теле и обратилась мыслями к живому духу.
 Но даже увядшие, цветы говорили о ее любви, и я попытался поднять один из них, белую розу, чтобы унести ее с собой, но обнаружил, что не могу ни взять ее, ни даже прикоснуться к ней. Моя рука проходила сквозь розу, словно та была лишь отражением цветка.
 Я направился к тому месту, где в головах могилы стоял белый мраморный крест, и увидел, что на нем написаны имена двух братьев моей любимой. И тогда я понял, что она совершила из любви ко мне: она велела положить мое тело рядом с теми, кого больше всего любила. Я был так тронут, что снова заплакал, и мои слезы, словно капли росы, падали на мое сердце, вымывая из него горечь.
 Я почувствовал себя таким одиноким, что встал и побрел прочь, слившись с толпой темных блуждающих призраков, и некоторые из них оборачивались мне вслед; должно быть, как и я, они плохо видели.
 Однако вскоре три темные формы, очертаниями похожие на фигуры двух женщин и одного мужчины, миновав меня, внезапно вернулись и последовали за мной. Мужчина коснулся моей руки и сказал: "Куда ты направляешься? Видно, что ты недавно пришел сюда, иначе бы ты так не спешил. Здесь не принято спешить, ведь мы все знаем, что впереди у нас — вечность". Потом он рассмеялся, и смех его был так холоден и резок, что весь я внутренне содрогнулся. Обе женщины подхватили меня ' под руки со словами: "Пошли с нами. Мы покажем тебе, как можно насладиться жизнью даже после смерти. У нас нет своих тел, чтобы ощутить наслаждение, но мы на некоторое время воспользуемся телами смертных. Идем с нами, и мы покажем тебе, что удовольствия можно испытать и здесь".
 Тяготясь одиночеством, я был рад, что со мной заговорили, хотя вид этих троих показался мне отталкивающим, — на мой взгляд, женщины были еще отвратительнее, чем мужчины. Решив посмотреть, что произойдет, я склонился к тому, чтобы позволить им увлечь меня за собой, и уже повернулся в их сторону, как вдруг, в едва различимой дали, будто отблеск света на темном облаке, я увидел духовный образ моей чистой и нежной любви. Ее глаза были закрыты, как тогда в моем первом видении, но, как и прежде, она протягивала ко мне руки, а ее голос небесным звучанием раздался в моих ушах: "О, берегись, берегись! Не ходи с ними! Они недобрые, а их путь ведет к погибели". Потом видение исчезло, а я как во сне оттолкнул от себя этих существ и поспешил скрыться в темноте. Долго ли, далеко ли я брел — не знаю. Я стремился убежать от воспоминаний, преследовавших меня, и в моем распоряжении было все бесконечное пространство.
 Наконец я присел на землю передохнуть и тут заметил мерцающий луч света, прорезавший тьму. Приблизившись, я увидел, что свет излучает комната, и я мог ее видеть, но сияние так слепило мои глаза, как если бы я, находясь на земле, смотрел прямо на полуденное солнце. Я не мог этого выносить и хотел уже отвернуться, как вдруг послышался голос: "Останься, усталый путник! Здесь ты найдешь и руки, готовые помочь, и участливые сердца. А если ты желаешь увидеть свою любимую, войди. Она здесь, и ты сможешь поговорить с ней". Я никого не увидел, но почувствовал, как чья-то рука набросила мой плащ мне на голову, чтобы оградить меня от пронзительно яркого света; потом кто-то ввел меня в комнату и усадил в большое кресло. Я почувствовал себя таким усталым, таким утомленным, что был несказанно рад возможности отдохнуть! А в этой комнате царило спокойствие, и мне показалось, что я нашел путь на небеса.
 Некоторое время спустя я, подняв глаза, увидел перед собой двух кротких и дружелюбных женщин, показавшихся мне двумя ангелами, и спросил себя:
 "Неужели я приблизился к небесам?". Я снова огляделся. Мне показалось, что мое зрение улучшилось, ибо позади этих прекрасных женщин — я не смел поверить, так велика была моя радость! — я заметил ее, мою любимую, которая немного грустно, но очень нежно улыбалась, обратив взор в мою сторону. Она улыбалась, но я знал, что она не видит меня; меня могла видеть только одна из находившихся в комнате женщин и именно она тихим голосом описывала ей мой внешний вид. Моя любимая, казалось, осталась довольна, услышав подтверждение того, что поведал ей обо мне тот человек. Она рассказала присутствовавшим там женщинам о том, какой замечательный опыт общения со мной она пережила, и что этот опыт был в ее понимании похож на странный сон. Мне хотелось закричать, чтобы сообщить ей, что я действительно рядом, что я по-прежнему жив, по-прежнему люблю ее и верю в ее любовь ко мне но я не мог двинуться с места, меня сковали чары, некая сила, которая, как я смутно чувствовал, не пускала меня.
 Затем те две доброжелательные дамы заговорили, и я узнал, что они вовсе не ангелы, поскольку все еще пребывают в своих земных телах, и она могла их видеть и говорить с ними. Они многое рассказали о свершениях того доброго человека, призванного вселять надежду в таких грешников, как я, Тот же голос, который пригласил меня войти, спросил, не хочу ли я, чтобы одна из женщин написала за меня письмо. Я ответил: "Да! Тысячу раз да!"
 Потом я начал говорить, и дух побудил женщину записывать за мной. Я поведал моей любимой, что я жив, что я люблю ее. Я просил ее никогда не забывать меня, всегда думать обо мне, ибо мне для поддержки нужна вся ее любовь и вся ее помощь. Я говорил, что мои чувства к ней не изменились, хотя сейчас я слаб и беспомощен и не могу сделать так, чтобы она увидела меня. А она! Ах! Она обратилась ко мне с такими нежными словами, что я не могу повторить их сейчас; слишком священные для меня, они навечно запечатлелись в моем сердце. Период, последовавший за этой встречей, был для меня как глубокий сон. Я так утомился, что, покинув комнату, отошел немного в сторону и прямо на земле погрузился в глубокое забытье без сновидений. Разве имело значение, где мне отдыхать, если вокруг меня была сплошная ночь?
 Я не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Тогда я не имел возможности отсчитывать ход времени иным способом, кроме как мерой пройденных мною страданий и невзгод. Я очнулся от моего забытья немного освеженный и с гораздо более четкими ощущениями, чем прежде. Движения мои оживились, в моих членах я ощутил новую силу и свободу и одновременно неожиданное чувство голода, какого никогда раньше не ощущал. Потребность в пище стала такой нестерпимой, что я отправился на поиски еды и долгое время ничего и нигде не мог найти. Наконец я отыскал что-то похожее на засохший сухарь, всего несколько крошек, но я был рад им и, съев, почувствовал некоторое облегчение. Здесь я замечу, что духи действительно едят, но они едят то, что можно назвать духовным эквивалентом вашей пищи, они так же остро ощущают голод и жажду, как и вы, живущие на земле, хотя наша пища и наши напитки доступны вашему материальному зрению не более чем духовная субстанция наших тел, в то время как для нас все это — объективная реальность. Если бы я был пьяницей или чревоугодником в те времена, когда обладал земным телом, я бы еще скорее почувствовал мучительный аппетит. Но в этом отношении я всегда был сдержан, поэтому, хотя в первый момент я с отвращением отвернулся от сухих крошек, после некоторого размышления я сказал себе, что в данное время у меня нет иного пути, чтобы раздобыть что-либо, а значит, подобно нищему, мне лучше удовлетвориться нищенским куском.
 Мои мысли снова вернули меня к моей любимой, унося на своих крыльях мой дух, и я вновь оказался в той комнате, где тогда видел ее и тех двух женщин. На этот раз я без промедления проник внутрь и был встречен двумя духами-мужчинами, чьи формы я едва различал. Нас разделяло подобие тонкого занавеса, сквозь который я видел двоих духов-мужчин, нескольких женщин и мою любимую. Мне было сказано, что я могу написать моей любимой еще одно письмо через посредство женщины, которая записывала мои слова прежде. Мне страстно захотелось попытаться сделать так, чтобы моя любимая сама, своей рукой записывала мои слова моими усилиями, как она это делала с помощью ее духа-хранителя. Мне разрешили попробовать. К своему разочарованию, я обнаружил, что не могу этого сделать; она осталась глуха к моим словам, и мне пришлось отказаться от своего желания и смириться с тем, чтобы, как и прежде, мои слова записывала та женщина. Продиктовав свое послание, я некоторое время молча наблюдал за выражением прекрасного лица моей любимой, как имел обыкновение делать это в прежние дни. Мои мечты были прерваны одним из духов-мужчин, молодым человеком с серьезным выражением красивого — как мне показалось — лица. Он обратился ко мне и заговорил тихим и доброжелательным голосом, поведав, что, если я действительно хочу, чтобы моя любимая сама записывала то, что я буду ей диктовать, мне следует вступить в братство кающихся грешников, подобно мне изъявившим желание изменить свой путь в лучшую сторону, в среде которых я узнаю многое из того, что до сих пор было мне неведомо. Это поможет мне проникнуть в ее душу и одновременно даст мне желанную привилегию иногда быть с ней, пока она живет на земле. Он сказал, что путь покаяния тяжек, очень тяжек, крута и длинна лестница восхождения, велики предстоящие труды и страдания, но в конце пути меня ждет прекрасная и благая страна, в которой я узнаю такое счастье, о котором не мог бы и мечтать.
 Он уверил меня, как это сделал бы обычный земной человек, что мое изуродованное тело, которое я старательно скрывал от глаз моей любимой, изменится по мере качественного изменения моего духа, что я снова обрету приятную внешность, чтобы моей любимой не было горько смотреть на меня. Если я останусь бродить на земле как сейчас, то скорее всего снова окунусь в поиски так называемых удовольствий и в этой атмосфере духовной деградации окончательно потеряю возможность быть рядом с моей любимой. Ради се блага те, кто охраняет ее, будут вынуждены изгнать меня. С другой стороны, если я вступлю в братство, мне так помогут, так поддержат и научат меня, что, когда наступит мое время вернуться на земную твердь, я буду достаточно вооружен и защищен, чтобы побороть любое земное искушение.
 Я вслушивался в слова серьезного и благородного духа с удивлением и растущим желанием узнать больше об этом братстве и попросил его проводить меня туда. Он с готовностью пообещал мне это, а также объяснил, что я могу оказаться там лишь по своей доброй воле и собственному выбору. Стоит мне только пожелать покинуть его, я смогу сделать это в тот же час. "В миро духов все свободны, — сказал он. — Ведущими побуждениями здесь являются только собственные желания и намерения. Если ты научишься вырабатывать в себе высокие желания, у тебя найдутся средства, чтобы достичь их, тебе будет оказана вся необходимая поддержка и помощь. Ты из тех, кто не познал силу молитвы. Ты узнаешь все это сейчас, ибо все приходит через посредство серьезной молитвы, сознательной или бессознательной. И добрые, и злонамеренные желания - они все равно что молитвы, и в ответ на них вокруг человека собираются силы зла или добра".
 Я снова почувствовал сильное утомление и усталость, и он посоветовал мне попрощаться с моей любимой и расстаться с ней на некоторое время. Он объяснил, что я наберусь сил и дам ей возможность сделать то же самое, если на время покину ее и остановлюсь в том месте, о котором он мне говорил. Также было бы хорошо, если бы она не пыталась писать в течение трех месяцев, ибо ее способности медиума подверглись суровому испытанию, и, не отдохнув, она нанесет своему здоровью большой ущерб. Мне же потребуется время на то, чтобы усвоить простейшие уроки, как проникнуть в ее душу.
 Ах, как тяжело было для нас обоих дать такое обещание! Но она первая подала пример, и мне оставалось только следовать ему. Если она старалась вооружиться силой и терпением, я должен был сделать то же самое. И я дал обет: если Бог, Которого я так долго не признавал, вспомнит обо мне и простит меня сейчас, я отдам всю свою жизнь, все свои силы, чтобы исправить зло, совершенное мной. И вот случилось, что я покинул на время неспокойную земную твердь духовного мира, с которым я так мало успел познакомиться и в котором мне предстояло еще так долго быть и так много страдать! Покидая комнату, чтобы последовать за своим провожатым, я обернулся в сторону моей любимой, помахал ей на прощание рукой и попросил, чтобы добрые ангелы и Бог освятили своей вечной милостью и заботой — нет, конечно же, не меня, я не смел просить об этом! — ее. И последнее, что я успел увидеть, был взгляд ее нежных глаз, которым она провожала меня с любовью и надеждой. Они были мне опорой в течение многих томительных и мучительных часов.