Мое пребывание в Рассветной Стране закончилось. Я перешел жить в Утреннюю Страну, куда меня проводили мои друзья.

Утренняя Страна раскинулась за спокойными водами озера и холмами, которыми я привык любоваться в свете занимающегося утра. В Рассветной Стране утро никогда до конца не наступало, в полную силу его красоты раскрылись передо мной лишь в Утренней Стране. Страна эта раскинулась по другую сторону гряды холмов, окружавших долину Страны Раскаяния и Сострадания.

В Утренней Стране меня ждал собственный домик, который я заслужил своими трудами. Я всегда хотел жить отдельно, и это маленькое строение, простое по конструкции, стало для меня очень дорогим местом — тихим и мирным. Домик стоял в окружении зеленых холмов, которые с одной стороны расступались, открывая вид на волнистую перспективу золотисто-зеленых лугов. Вокруг моего нового дома не было ни деревьев, ни кустов, не было там и цветов, чтобы скрасить вид, ибо мои труды еще не расцвели. Но там была одна ветвь цветущей жимолости, которая обвивала крошечную веранду, и аромат любви проникал ко мне в комнату. Это был дар моей любимой, плоды духовного роста ее прекрасных, чистых и любящих мыслей, и они обвивались вокруг моего жилища, чтобы постоянно нашептывать мне о ней и ее любви и верности.

Там были лишь две небольшие комнаты: одна комната была одновременно и кабинетом, и гостиной для встречи с друзьями, а вторая — моей спальней, где я мог отдохнуть, устав от трудов на земной тверди. В этой комнате на стене висела картина, обрамленная розами, кроме того, там хранились все мои маленькие сокровища. От синего неба над головой исходил такой чистый свет, что мои глаза, которым некогда вид небесного свода навевал скуку, теперь с новым наслаждением взирали вверх. Мягкая зеленая трава и душистая жимолость были так прекрасны, так милы мне, усталому скитальцу, что меня переполнило чувство благодарности. От размышлений меня отвлек ласковый голос и легкое прикосновение любящей руки. Подняв взор, я увидел отца. Ах! Какое счастье, какую радость я ощутил, когда он пригласил меня посетить Землю вместе с ним, чтобы воочию увидеть дом той, которая была мне путеводной звездой!

С невыразимым счастьем вспоминаю я те часы и мой самый первый дом в духовном мире. Я так гордился, что заслужил его! Мой новый дом был гораздо роскошнее, сфера, в которой я обитаю, гораздо прекраснее в любом отношении, но никогда не испытывал я большего счастья, чем тогда, в моем первом собственном, заслуженном мной доме.

Я не стану утомлять читателей перечислением того, что я делал в то время на земном уровне, не стану рассказывать, скольких я утешил и направил на истинный путь. Работа эта однообразна, достаточно одного примера, чтобы составить полную картину.

Духи также как и люди ощущают ход времени, которое несет перемены каждому, отмечает новый шаг вперед. Помогая другим, я одновременно постигал самую трудную для себя науку — урок всепрощения по отношению к врагам, который позволяет нам понять и почувствовать, что мы не только не таим против них зла, но со всей искренностью желаем им всяческого добра, и готовы за полученное от них зло воздать им добром. Мне очень тяжело было перебороть укоренившуюся во мне жажду мести, ибо я не мог не желать, чтобы обидчика моего, который сломал мою жизнь, постигла заслуженная кара. Особенно трудно было научиться воздавать добром за причиненное зло. Во время работы на Земле я, незримо стоя рядом с моим врагом и вызывая у него воспоминание о себе, то и дело ощущал, что и мои, и его мысли полны самой неприкрытой горечи. Мы по-прежнему ненавидели друг друга. Рядом с ним я перебирал в памяти события жизни, общие для нас обоих, и черные тени нашей страстной обоюдной ненависти омрачали картину наших отношений, как грозовая туча омрачает летнее небо. В чистом свете моих вновь приобретенных духовных знаний, я понял, где и в чем крылись мои ошибки, так же как и ошибки моего врага. После своих визитов я возвращался в свой маленький домик в состоянии сильнейшего раскаяния и муки, но все с тем же чувством мстительного гнева по отношению к тому, чья жизнь была соединена с моей жизнью скорбными цепями зла и несправедливости.

Наконец, однажды, стоя рядом с моим смертельным врагом, я вдруг ощутил нечто подобное жалости к этому человеку, душа которого также была отягощена, ибо он тоже сожалел о вражде, омрачавшей наши отношения в прошлом. Он уже желал изменить прошлое. Наконец, наши чувства вошли в более спокойное русло. Появились мысли, в которых каждый из нас уже более снисходительно оценивал поступки и поведение другого. Сначала эти мысли были смутными и весьма неопределенными, но, тем не менее, это были первые плоды моего труда по преодолению собственного гнева, первая оттепель, от которой начала таять ледяная стена неприязни между нами. Потом мне представился случай помочь и сделать доброе дело этому человеку, хотя я мог бы вместо этого причинить ему зло. Наконец я сумел преодолеть свою ненависть и сделать так, что именно моя рука — рука, поднявшаяся для проклятия и уничтожения, — стала для него рукой помощи.

Мой недруг, не подозревавший ни о моем присутствии, ни о моем благотворном вмешательстве, смутно почувствовал, что каким-то образом вражда между нами закончилась, что, поскольку я мертв, лучше окончательно похоронить и нашу вражду.

Так свершилось наше взаимное прощение, в результате которого разорвались тяжкие оковы, так долго сковывавшие наши жизни. Я знал, что в течение его земной жизни наши пути никогда больше не пересекутся. Но я также знал, что, как в случае с Бенедетто, мы когда-нибудь встретимся с ним в духовном мире, чтобы окончательно простить друг друга. Только тогда окончательно исчезнут между нами последние следы взаимной неприязни, и каждый определит себе собственную нишу в соответствующей его уровню духовной сфере. Велико и продолжительно воздействие чувств — наших привязанностей и неприязни — на нашу душу, и много времени пройдет после окончания нашего земного существования, прежде чем мы избавимся от этого влияния. Ах! Как часто встречал я духов, скованных друг с другом не узами взаимной любви, а оковами великой ненависти!