Когда мы вернулись в Рассветную страну, наше Братство встретило нас по-царски. В нашу честь был устроен праздник.

В своих маленьких комнатках каждый из нас обнаружил новую одежду. Она была светло-серого цвета, почти белая, а обшивка краев, пояса и знак Ордена были яркого золотисто-желтого цвета.

Мне очень понравилась моя новая одежда, так как в духовном мире платье символизирует степень возвышенности духа. Цвет играет важную роль, так как он показывает, чего каждый достиг. Еще больше, чем новой одежде, я обрадовался, когда обнаружил великолепнейший венок из неувядающих прекрасных белых роз, который обрамлял магический портрет моей любимой. Его аромат обволакивал меня, когда я, лежа на белоснежной кушетке, любовался мирными холмами, за которыми сиял занимающийся день.

Из моих мечтаний меня вывел друг, который передал мне приглашение на праздник. Войдя в большой зал, я увидел, что там меня ждут мой отец и друзья, вместе с которыми я странствовал. Мы тепло приветствовали друг друга и, после того как насладились в полной мере банкетом, подобный которому я описывал ранее, когда впервые попал в эту сферу, все собрались в дальнем конце зала перед большим занавесом из серой с золотом ткани, который полностью закрывал всю стену.

Пока мы ждали то, что должны были увидеть, зазвучала музыка, которая волной поплыла к нам, будто влекомая легким ветерком. Звук ее усиливался, становился всё яснее и объемнее и, наконец, сложился в размеренный и торжественный военный марш. Он был не триумфальным, не бравурным, а таким, какие исполняют военные оркестры в день великой скорби по погибшим товарищам — величественным и полным высокого пафоса.

Затем занавес раздвинулся, и мы увидели перед собой гигантское зеркало из черного полированного мрамора. Музыка изменила ритм. Она осталась той же торжественной и величественной, но ее мелодия смешалась — стала порывистой и нервной, полной неуверенности, то и дело спотыкаясь и прерываясь.

Затем вокруг нас потемнело так сильно, что мы едва могли различить лица друг друга. Свет медленно гас, и перед нами, наконец, осталось лишь черное поблескивающее полировкой гигантское зеркало, и в нем я разглядел отражения двух членов нашей экспедиции. Они двигались и разговаривали, вокруг них постепенно светлело, очертания сделались отчетливее, и я, наконец, увидел картину, которую мы наблюдали в покинутом нами аду. Причудливая фантастическая музыка проникала до глубины души, и, глядя на развёртывающуюся на моих глазах драму, я забыл обо всем на свете, мне казалось, что я снова брожу там, в темных глубинах ада.

Картины сменяли одна другую, пока нам не показали все, что пережил каждый из нас во время экспедиции — от самого скромного брата до руководителя. На последней картине мы, стоя на вершине горы, слушали завершающую речь нашего командира. Словно хор в греческой трагедии, музыка сопровождала все пояснения. Она менялась в зависимости от содержания и поворотов сюжета драмы: была то грустной и даже трагичной, то наполнялась торжеством и покоем, то снова плакала, рыдала и вскрикивала, а затем переходила в бормотание колыбельной, когда несчастная спасенная душа обретала, наконец, покой. В музыку то и дело врывались нотки отчаянной мольбы, пронзительных криков воинов, хриплых ругательств и проклятий. Звуки поднимались необузданной волной оглушающей мелодии, потом затихали разрозненными ломаными нотами. Затем, в финальной сцене музыка превратилась в печальный мотив несказанной красоты, который постепенно, нота за нотой, смолк. Когда затихла музыка, темнота исчезла, занавес перед черным зеркалом сомкнулся, и мы все вздохнули с облегчением и благодарностью, радостно поздравляя друг друга с тем, что наши скитания по этой мрачной земле закончились.

Я спросил отца, каким образом возникает такое изображение и является ли оно иллюзией?

«Сын мой! — ответил он. — То, что ты сейчас видел, является результатом научного прогресса и не более того. Зеркало изготовлено таким образом, что оно способно принимать изображения и отражать их через посредство тонких как папиросная бумага листов металла, или материала, являющегося духовным вариантом земного металла. Эти металлические листы обладают очень большой чувствительностью и способны принимать и удерживать изображение. Это можно сравнить с действием земного фонографа, который принимает и удерживает звуковые волны.

Бродя в темных сферах, вы поддерживали магнетический контакт с этим приспособлением, и события, связанные с каждым участником экспедиции, передавались на один из этих чувствительных листов, а эмоции создавали звуковые волны, которые складывались в музыку по ходу рассказа, вибрируя соответствующими интонациями сопереживания.

Ты восприимчив к музыке, изобразительному искусству и литературе, а значит, можешь видеть, чувствовать и понимать вибрации этих сфер. В духовном мире все эмоциональные проявления, речевые изъяснения и события воспроизводятся объективными формами, и для тех, кто находится с ними в гармонии, они становятся картиной, мелодией или словесным рассказом. Духовный мир создается мыслями и действиями души, а значит, каждое действие, каждая мысль облекается в духовную материю. В этой сфере ты найдешь множество вещей, еще не известных людям на Земле, много изобретений, которые в свое время будут переданы на Землю, чтобы воплотиться там в материальные образы. Но об этом — после! Сейчас вам будут вручать пальмовые ветви в награду за вашу общую победу.

В этот момент огромные двери зала вновь распахнулись, и вошел наш Великий Магистр. Как и раньше, его сопровождали красивые юноши, только у каждого в руках на этот раз вместо лаврового венка была пальмовая ветвь. Когда Великий Магистр занял свое место на троне под балдахином, мы собрались вокруг него, чтобы принять пальмовые ветви. После церемонии мы вернулись на свои места под звуки радостного победного гимна. Мы пели хором и в такт музыке размахивали пальмовыми ветвями. Наши радостные голоса наполняли воздух триумфом гармонии.

***
Я наслаждался продолжительным отдыхом в состоянии блаженного полусна, когда ум свободен от всех мыслей, но в то же время сохраняет способность реально воспринимать окружающую обстановку. Из этого состояния, которое продолжалось несколько недель, я вышел полностью отдохнувшим от моих странствий в темных сферах.

Моей первой мыслью было посетить любимую и убедиться, что она видит меня в моем обновленном облике. Я не буду пересказывать наш разговор, эта радость касается только нас двоих. Я хочу лишь еще раз подчеркнуть, что смерть не прерывает чувство к тем, кого мы покинули на Земле, ибо мы как и прежде можем делиться с ними нашими радостями и огорчениями.

Я обнаружил, что могу общаться с ней, благодаря ее собственным медиуматическим способностям. Нам уже не нужна была помощь третьего. Мои усилия облегчались благодаря поддержке ее любви и еще сознанием того, что она могла ощущать мое существование и присутствие.

Моя работа на сей раз также была связана с земными сферами и теми городами, отражения которых я видел в аду. Я должен был работать среди людей и духов, которые толпились вокруг них, и наполнять их умы образами, которые я наблюдал в аду. Я знал, что могу дать им лишь смутное понятие об этом, лишь слегка всколыхнуть их дремлющее чувство страха перед будущей расплатой за их настоящие злодеяния. Но и это было уже хорошо, ибо помогало отвлечь их от излишнего увлечения удовольствиями плоти. Более того, среди духов, привязанных к земным городам, я нашел множество тех, кому был в состоянии помочь благодаря знаниям, полученным мной во время странствий.

У тех, кто трудится на уровне Земли, всегда есть широкое поле для деятельности, так как, несмотря на многочисленность тружеников, их всегда не хватает. Ежечасно и ежеминутно люди уходят из земной жизни и всем им постоянно нужна помощь.

Так прошло несколько месяцев, и меня снова всколыхнуло прежнее беспокойное чувство, что мне необходимо подняться еще выше, достичь еще большего успеха, чтобы как можно скорее приблизиться к сфере, где окажется моя любимая, когда закончится ее земная жизнь, ибо лишь там я мог надеяться быть с ней вместе. В это же время меня стал мучить постоянный страх, что она уйдет из земной жизни прежде, чем я закончу свое восхождение на ее уровень, и мы снова будем разделены.

Этот страх вынуждал меня работать еще усерднее, добиваться новых побед над собой. Я был уже недоволен прежними успехами. Я знал, что многого добился, многое испытал на пути к самосовершенствованию и довольно быстро достиг приличных высот, но, несмотря на все это, меня постоянно мучили ревность и подозрение, свойственные моему характеру и опыту, приобретенному на Земле.

Были даже моменты, когда я начинал сомневаться в постоянстве моей любимой. Несмотря на все доказательства ее любви ко мне, я по-прежнему боялся, что кто-то другой завоюет ее любовь.

Возникла опасность, что мое недостойное желание постоянно следить за ней приведет к тому, что я буду вечно привязан к Земле. Ах! Вы, живущие на Земле, считаете, должно быть, что в момент распада плоти дух утрачивает все прежние мысли и желания? Как мало вы знаете о том, что происходит за порогом могилы! Но на самом деле мы чрезвычайно медленно меняем привычки и понятия, приобретенные на Земле, слишком долго они остаются с нами — уже духами.

Мой характер мало изменился по сравнению с тем, каким он был у меня при жизни. Возможно, он стал немного мягче, и то лишь благодаря постепенному осознанию прошлых ошибок и заблуждений. Этот урок постигается далеко не сразу, а лишь по мере прохождения многих сфер — еще более высоких, чем те, которые я миновал.

Сомневаясь и страшась, я одновременно стыдился своих сомнений, ибо знал, сколь они необоснованны. Однако я не мог освободиться от них. Опыт моей земной жизни научил меня подозрительности и недоверию, а от этих призраков земной жизни не так-то легко избавиться.

Пока я пребывал в состоянии мучительного сомненья, явился Аринзиман и подсказал мне, как избавиться от навязчивых призраков прошлого.

«Недалеко отсюда есть место, — сказал он, — которое называют Страной Раскаяния и Сострадания. Тебе было бы очень полезно побывать там, так как, если ты пройдёшь ее холмы и долины, преодолеешь все трудности, греховная природа твоей земной жизни вместе со всеми ошибками будет полностью выявлена. Это даст толчок к быстрому развитию души. За время путешествия ты испытаешь горечь и скорбь, ибо увидишь в неприкрытом виде все свои прошлые действия, за которые, с точки зрения высших духов, ты лишь частично расплатился.

Очень немногие, пришедшие сюда с Земли, до конца понимают, что именно толкнуло их на совершение некоторых поступков. Для этого многим требуются годы, а некоторым — века, прежде чем эти знания дойдут до их понимания. Они изобретают всевозможные предлоги и оправдания перед своей совестью за свои прошлые деяния, а страна, о которой я тебе говорил, является лучшим местом для самопознания. Условие одно: путешествие должно быть предпринято добровольно.

«В той стране жизнь людей сохраняется в форме живых картин, которые отражаются в чудесной духовной атмосфере, выявляя источники многочисленных ошибок, показывая, как неуловимые и незаметные причины, рождаясь в сердце, формируют образ каждого человека. Тебе необходим очень серьезный и глубокий самоанализ. Тебя огорчит то, что ты обнаружишь в себе, но лекарство, которое чаще всего бывает горьким, окончательно избавит тебя от земных недугов, которые, как миазмы, до сих пор окружают тебя».

«Покажи мне, — попросил я, — где находится эта страна, и я отправлюсь туда».

Аринзиман повел меня на вершину одного из тех дальних холмов, на которые я смотрел из окна моей маленькой комнаты, откуда перед нами открылся вид на еще более удаленные холмы, и сказал:

«За теми далекими холмами находится чудесная земля, о которой я тебе говорил. Через эту страну проходит путь большинства духов, испытавших в своей жизни великую скорбь и глубокое раскаяние. Там не бывают те, чьи ошибки незначительны, а слабости не выходят за рамки обычных невинных недостатков. Чтобы помочь им осознать собственные недостатки, существуют другие средства. Эта земля — для таких как ты, сильных и волевых, способных понять и признать собственные прегрешения, и, следовательно, подняться на уровень выше. Пребывание в этом месте подобно очень сильному лекарству, его не выдерживают слабые духом. Они могут быть раздавлены и сокрушены слишком явным и стремительным осознанием непомерного груза своих грехов. Их нужно просвещать медленно, постепенно, понемногу, но таким как ты, сильным и полным отваги, необходимо как можно скорее узнать о себе все, чтобы как можно раньше сбросить оковы со своей души».

«А долго ли будет продолжаться мое путешествие?»

«Нет, оно будет коротким — две-три недели по земному исчислению. Я уже вижу твой возвращающийся дух, а это доказывает, что два события — уход и возвращение — отделены друг от друга очень коротким интервалом. В духовном мире, где время рассчитывается не по часам, дням или неделям, мы оцениваем продолжительность события, или время, когда оно должно произойти, по тому, близко или далеко оно ощущается, а также по наблюдению за тенью, отбрасываемой наступающим событием, то есть — когда эта тень коснется Земли. Мы также стараемся по возможности сопоставлять происходящее с земными временными категориями. Даже мудрейшие из нас не всегда могут рассчитать правильно. Это касается также и тех, кто сообщается с друзьями на Земле, тут невозможно назвать точную дату предсказываемых событий, поскольку могут возникнуть различные препятствия, способные отдалить момент начала события. Иногда кажется, что событие произойдет очень скоро, но внезапно оно, в силу неких обстоятельств, откладывается либо вообще отменяется авторитетом более высоким, чем тот, который инициировал это событие».

Я поблагодарил моего спутника за совет, и мы расстались. Я очень сильно хотел увидеть в себе позитивные перемены, поэтому вскоре после нашего разговора отправился в свое новое путешествие.

На сей раз, мой духовный рост происходил медленнее, чем во время предыдущего путешествия, ибо теперь я взвалил на себя все бремя своих прошлых грехов, которые так отягощали меня, что я буквально сгибался до земли под тяжелой ношей, едва передвигал ноги, волоча их, как древний христианский паломник. Я шел одетый как пилигрим в серый грубый плащ, босой и с непокрытой головой, так как в духовном мире внутреннее состояние человека отражается на формировании внешнего облика, то есть одежды и окружения. Тело моё колола грубая власяница, голова была посыпана прахом и пеплом.

Когда я миновал дальние холмы, передо мной раскинулась песчаная равнина — великая пустыня, покрытая бесплодными песками моей прошлой порочной жизни. Ни дерева, ни куста, ни зеленой травинки — ничего, что могло бы остановить взор. Не было искрящегося источника, чтобы освежиться надеждой на счастье. Не было тени, где усталый путник мог бы прилечь и отдохнуть. Жизнь тех, кто пересек эту равнину в поисках отдохновения, была лишена истинного, чистого и искреннего чувства и того самоотречения, которое помогло бы этой пустыне расцвести и превратиться в розовый сад, открыть родники чистой воды вдоль дороги.

Углубившись в пески, я пошел по тропинке, которая, как я сперва решил, вела к холмам на противоположном краю пустыни. Груз, который я нес на себе, стал невыносимо тяжелым, мне очень хотелось избавиться от него и хотя бы на время положить на землю. Но тщетны были мои попытки. Я не мог скинуть его ни на мгновение. Горячий песок обжигал ноги при ходьбе, и каждый шаг причинял сильную боль. По мере продвижения вперед, передо мной, одна за другой, оживали картины моего прошлого и мелькали знакомые места. Картины эти парили прямо в воздухе как мираж, какой наблюдают путешественники в земных пустынях.

Образы появлялись и таяли, сменяя друг друга. Я узнавал своих друзей, а также тех, кого встречал и знал раньше. Перед моим взором всплывали давно забытые злые мысли и слова, с которыми я обращался к знакомым и близким людям. Я видел слезы тех, к кому были обращены мои слова — жестокие и резкие, бьющие больнее, чем удары. Они ранили чувства тех, кто меня окружал. Тысячи недостойных, самонадеянных и эгоистичных мыслей и поступков омрачали мое прошлое! Они были давно забыты или оправданы мной: теперь же все это вновь ожило и встало передо мной живыми картинами, напоминая и терзая, пока я не почувствовал себя окончательно сломленным. Отбросив в сторону свою гордость, я распростерся на земле, и слезы стыда и раскаяния закапали в придорожную пыль. Там, куда падали мои слезы, на горячем сухом песке вокруг меня вырастали крошечные цветы, похожие на белые звезды. В восковой чашечке каждого цветка, в самой сердцевине блестела капелька росы, и постепенно все пространство вокруг меня превратилось в маленький оазис красоты в огромном пустынном океане.

Я сорвал несколько крошечных соцветий и спрятал их на своей груди в память об этом месте, а потом поднялся и пошел дальше. К моему удивлению картины исчезли и более не появлялись, но впереди я заметил женщину, которая несла маленького ребенка. Слишком тяжелый для ее слабых рук младенец непрерывно хныкал от усталости и страха.

Я поспешно подошел к ней и предложил понести малыша, так как меня тронул вид его испуганного личика и устало поникшей головы. Женщина недоверчиво уставилась на меня, но потом положила ребенка мне на руки. Я прикрыл маленькое усталое создание краем своего плаща и ребенок забылся спокойным сном. Женщина рассказала мне, что это ее ребенок, но во время земной жизни она не чувствовала к нему любви.

«Я вообще не хотела иметь ребенка, — сказала она, — и рассердилась, когда он появился. Я не обращала на него внимания. Потом, когда он подрос, и стал (как я считала) озорником и шалуном, я начала его бить и запирать в темной комнате, а все остальное время была с ним неприветлива и излишне строга. Ребенок умер, когда ему исполнилось пять лет, а вскоре и сама я умерла от той же лихорадки. С тех пор как я оказалась в духовном мире, дитя постоянно преследовало меня, и наконец, мне посоветовали совершить это путешествие с ним на руках, раз я все равно не могу избавиться от его присутствия». «Так ты и сейчас не любишь бедную крошку?»

«Ну, как тебе сказать? Я не уверена, что люблю его. Может быть, я вообще не способна любить как другие матери. Во мне до сих пор так и не проснулся материнский инстинкт. Я не люблю ребенка, но мне жаль, что раньше я так плохо относилась к нему, не была добрее. Теперь-то я понимаю, что хотя бы из чувства долга я должна была вырастить и достойно воспитать этого ребенка, а не изливать на него злость и раздражение. Я понимаю, что поступала дурно, понимаю, почему я была такой. Но нельзя сказать, что во мне проснулась любовь к моему ребенку».

«Так ты должна не спускать его с рук в течение всего путешествия?»

Я почувствовал такое сострадание к этому бедному нежеланному комочку, что наклонился и поцеловал его. Мои глаза затуманились, так как я подумал, какой нежной матерью могла бы быть на Земле моя любимая. Когда я поцеловал ребенка, он обвил мою шею ручонками и улыбнулся мне в полусне, его улыбка способна была растопить сердце любой женщины. Ее лицо смягчилось, и она сказала уже более приветливым тоном:

«Кажется, мне недолго осталось нести его, скоро его возьмут в сферу, где много таких детей, о которых родители не заботились при жизни. Там за ними будут присматривать духи, которые обожают детей».

«Я рад слышать это», — ответил я.

Мы шли вместе еще некоторое время и, наконец, оказались около небольшой гряды скал, у подножия которых тихо плескался небольшой водоем. Возле него мы и присели, чтобы передохнуть. Вскоре я уснул, а когда проснулся, женщины с ребенком уже не было рядом со мной.

Я встал и отправился дальше. Вскоре я подошел к самому подножию горной гряды, которая выросла из великой гордыни и непомерных амбиций. Крутым и каменистым был мой путь, дорога то и дело обрывалась бездонными пропастями, иногда она так сильно сужалась, что некуда было поставить ногу, чтобы сделать следующий шаг. Мне часто казалось, что я не смогу преодолеть все эти безобразные нагромождения эгоистичной гордости. Карабкаясь вверх, я понимал, что моя доля в возведении этих скал была значительной, я узнавал каждый из атомов моей собственной гордыни, которые так сильно осложнили теперь мой и без того трудный переход.

Очень немногие из людей знают секрет собственного сердца. Мы слишком часто соглашаемся с утверждением, что амбиции важнее духовного роста личности, мы привыкли считать, что лишь деловая хватка дает нам право возвыситься над основной массой людей, менее подготовленных к битве за выживание.

Оглядываясь на свое прошлое, я со стыдом признал, что эти крутые скалы — одну выше другой — я сам возвел на пути моих более слабых братьев, чьи неловкие попытки проявить себя в сфере высокого искусства казались мне не заслуживающими внимания. Мне захотелось повторить свой жизненный путь лишь для того, чтобы поступить с ними иначе: поддержать их усилия, а не выносить им приговор; помогать, а не сокрушать.

Я был очень суров по отношению к себе, я так страстно желал достичь вершин совершенства, что мои успехи казались мне ничтожными. Когда мои товарищи аплодировали мне, когда я получал самые значительные знаки отличия за свои произведения, когда я считал себя первым среди тех, кто изучал мое прекрасное искусство, я не видел достоинств тех несчастных, что были подобны детям на фоне великих мастеров. Я от всего сердца восхищался талантом, гением, я очень искренне уважал их. Но к посредственностям я был беспощаден. Мне не хотелось им помогать. Я не знал тогда, что, хотя их беспомощные усилия, подобные крошечным семенам, не дадут ценного плода на Земле при их жизни, они расцветут великолепным цветком позднее, в необозримом Завтра. В юности, когда я впервые вкусил сладость успеха, до того как растлил собственную жизнь, я питал самые невероятные, самые амбициозные мечты. Хотя позднее, когда горечь разочарования научили меня с большей жалостью относиться к труду других людей, мне так и не удалось в сердце своем смириться с посредственностью и ее жалкими потугами. Только теперь я понял, что именно отсутствие такого сострадания и симпатии нагромоздило эти скалы такого типичного для меня неприступного высокомерия.

Чувствуя при этом открытии печаль и угрызения совести, я огляделся вокруг себя в поисках кого-нибудь более слабого, чем я сам, кому еще не поздно было помочь на его пути. И тут я увидел неподалеку от себя, на каменистой дороге молодого человека, вконец изможденного. Он тщетно пытался влезть на крутые скалы, нагроможденные на его пути семейной гордостью и амбициями, подкрепленными благородным происхождением и богатством, ибо ради них он пожертвовал всеми, кто был ему дорог. Юноша прижимался к выступу скалы, он выглядел крайне изможденным, дрожащими от усталости пальцами он из последних сил цеплялся за камни, чтобы не упасть вниз.

Я подбодрил его криком и вскоре поднялся к нему, и там с немалым трудом мне удалось втащить его на вершину. Будучи, по меньшей мере, вдвое сильнее его, я бросился к нему на помощь, одновременно с сожалением вспоминая, сколько слабых душ я безоглядно загубил в прошлом.

Оказавшись на вершине, мы присели отдохнуть, и там я увидел на своем теле многочисленные синяки и царапины от острых камней, по которым мы карабкались. Но я также с великой радостью отметил, что после тяжелого подъема бремя эгоистичной гордости, тяготившее меня, упало с моей спины и исчезло. Оглядев тропинку, по которой взбирался, я вновь надел свою власяницу, посыпал голову пеплом покорности и дал себе слово, что, вернувшись на Землю, помогу некоторым из тех, кто менее талантлив, чем я, лучше освоить такое любимое мной искусство. Я постараюсь передать им весь свой опыт и обширные знания. Если раньше я уничтожал в корне любые робкие попытки самоутверждения слабых душ, теперь я буду их воодушевлять. Там, где мой острый язык и злое остроумие больно разили, я буду залечивать нанесенные мной раны. Теперь я знал, что никто не имеет права презирать более слабых и менее талантливых, так же как и разрушать их надежды, лишь из-за того, что более развитому уму их достижения кажутся мизерными и незначительными.

Сидя на горе, я долго размышлял об этих предметах, а юноша, которому я помог, отправился своей дорогой. Наконец я поднялся и медленно подошел к глубокому ущелью с перекинутым через него ветхим мостом. К мосту можно было подойти, лишь минуя высокие ворота, перед которыми остановились в ожидании многочисленные духи. Они всевозможными способами пытались открыть ворота и проскользнуть внутрь. Одни действовали силой, другие пытались перелезть. Находились и такие, которые искали секретный замок, или пружину, но их попытки были тщетны, хотя и находили сочувствие у окружающих, которые утешали неудачников. Когда я подошел ближе, шесть или семь духов, возившихся около ворот, отошли в сторону, чтобы посмотреть, что я стану делать. Ворота были очень большие и, как мне показалось, состояли из материала, напоминавшего сталь, хотя до сих пор не могу с уверенностью утверждать это. Они были так высоки и гладки, что никто и никогда не смог бы на них взобраться; так прочны, что нечего было и думать о том, чтобы сломать их; так надежно заперты, что невозможно было отпереть их. Я стоял перед ними и чувствовал, как меня охватывает отчаяние. Я не знал, что мне делать, и тут заметил рядом со мной бедную женщину, горько плакавшую от разочарования. Она уже довольно долго стояла перед воротами, пытаясь их открыть. Я, как мог, успокоил и обнадежил ее. Пока я ее уговаривал, ворота растаяли сами по себе и мы с ней пошли вперед. Оглянувшись, я с удивлением заметил, что ворота вновь возникли у нас за спиной, а женщина тем временем исчезла. Я все еще дивился такому явлению, когда прозвучал голос, обращаясь ко мне:

«Перед тобой Врата доброты и благих мыслей. Собравшиеся с той стороны должны подождать, пока их благие мысли и поступки в отношении других не станут достаточно весомыми, чтобы ворота распахнулись, как это произошло с тобой, ибо твое желание помочь ближнему было искренним».

Я приблизился к мосту, на котором стоял старик, который палкой ощупывал путь перед собой, издавая при этом беспомощные стоны. Я так испугался, что он упадет, не разглядев сломанной части моста, что бросился к нему и предложил свою помощь. Но он покачал головой:

«Нет, нет, юноша! Мост совсем гнилой и не выдержит нас двоих. Иди дальше и оставь меня, я попробую выбраться сам, насколько у меня хватит сил».

«Нет, так нельзя. Ты стар и слаб, а по возрасту мог бы быть мне дедушкой. Если я оставлю тебя здесь, ты, скорее всего, провалишься и упадешь. А я, молодой и сильный, перестану уважать себя, если не переведу тебя на другую сторону»?

Не ожидая ответа, я поднял его на руки и взвалил себе на спину, велев ему крепко ухватиться за мои плечи, потом вступил на мост.

Боже милосердный! Каким же тяжелым оказался этот старик! Морской Дед Синдбада был ничто по сравнению с этим. А мост! Как он скрипел! Как стонал и прогибался под нами! Мне казалось, что сейчас оба мы рухнем в пропасть, а тем временем старик без умолку умолял меня не уронить его.

Я трудился изо всех сил, пробираясь вперед, цепляясь руками, а иногда, ползя на четвереньках. И вот мы добрались до самой опасной части моста, в середине которого зияла огромная рваная дыра, и только две сломанные доски давали возможность хоть как-то зацепиться. Вот, когда я почувствовал, как мне трудно! Сам я мог бы перепрыгнуть, но об этом не могло быть и речи, ведь у меня на спине был тяжелый старик, который приник ко мне изо всех сил, наполовину задушив меня в своих объятиях, и безумная мысль на мгновения посетила меня — оставить его. Но мне этот поступок показался мне таким жестоким, что я решил рискнуть. Несчастный старик глубоко и протяжно вздохнул, когда понял, что нам предстоит, и сказал:

«Все же лучше тебе оставить меня здесь. Я все равно не смогу перейти этот мост из-за своей полной беспомощности, а ты только упустишь свой шанс. Оставь меня, иди вперед один».

Его голос был таким отрешенным, таким несчастным, что я не мог найти в себе силы, чтобы покинуть его. Я решился на отчаянный поступок, чтобы спасти нас обоих. Я велел ему держаться крепче, а сам, одной рукой ухватившись за сломанную доску, изо всех сил оттолкнулся ногами и прыгнул, перемахнув через пропасть с таким подъемом воли, что, казалось, мы взмыли в небо. Мы приземлились на другом берегу целыми и невредимыми.

Оглянувшись, чтобы оценить, что мы преодолели, я вскрикнул от удивления. Мост был целехонек, в нем не было дыр, он был крепким и надежным. А рядом со мной стоял не дряхлый старик, а сам Аринзиман. Он рассмеялся, видя мое удивление, затем положил руку мне на плечо и сказал:

«Франкеццо, сын мой! Это было небольшое испытание, чтобы проверить, достаточно ли ты щедр, чтобы обременить себя еще и весом дряхлого старика, когда твои шансы на успех и так были невелики. Я оставляю тебя сейчас, чтобы ты прошел свое последнее испытание и сам разрешил все свои подозрения и сомнения. Прощай! И пусть тебе сопутствует успех!»

Он повернулся и тут же исчез, оставив меня одного на пути к еще одной долине, которая уже виднелась передо мной.

***
Долина раскинулась между двумя крутыми холмами и носила название «Долина Призрачных Туманов». Над ней плавали клубы серого пара. Принимая фантастические формы, они сопровождали и крутились вокруг меня.

Чем дальше я пробирался по ущелью, тем четче становились эти образы, все более напоминая живых существ. Я знал, что они — не более чем призрачные отражения моих мыслей в прошлом, но в этой явно ощутимой форме они напоминали армию призраков, которые восстали из пучины моего прошлого и ополчились против меня. Все копошившиеся во мне подозрения и сомнения, все мои недобрые и нечистые мысли столпились вокруг меня в виде ужасных фантомов, угрожая и устрашая, насмехаясь и издеваясь, они нашептывали мне в уши, обволакивая мою голову волнами темноты. Эти мысли, окончательно затмив мое сознание, перекрыли мне путь, зажав меня со всех сторон. Ужасные, уродливые, мерзкие! Это были мои собственные мысли, и они отражали мое отношение к другим. Туманные духи-бродяги — темные, подозрительные и беспорядочные, они толпились передо мной, демонстрируя, каким было мое сердце. Я так мало верил в добро, так мало доверял людям! Будучи жестоко обманут, я сделал поспешный вывод, что все мужчины и женщины — лжецы. Я высмеивал окружавшие меня слабость и безумие, сделав при этом поспешный вывод, что так обстоит везде — повсюду та же горечь, то же разочарование.

Итак, зримые мыслеформы разрастались, становились объемнее и, когда я, наконец, попытался справиться с ними, они обрушились на меня непосильным грузом, они душили меня, обволакивали волнами испарений, принимавших причудливые фантастические формы. Напрасно я пытался отбиться от них, стряхнуть их с себя! Они плотно обступили меня, мои подозрения и сомнения. Меня обуял ужас, я боролся с ними всерьез, как со смертельно опасными живыми врагами. И тут я увидел, как у моих ног разверзлась глубокая черная пропасть; и в эту-то пропасть тащили меня ужасные фантомы, туда я должен был упасть, если не сумею освободиться от них. Я сопротивлялся, я сражался с ними как безумный, борясь за свою жизнь, а они все плотнее смыкали кольцо, одновременно подталкивая меня все ближе к провалу. В душевном смятении, не в силах освободиться от них, я громко позвал на помощь. Я схватил ближайшего ко мне призрака обеими руками и изо всех сил отшвырнул его от себя. И вот тогда великая туча сомнений, задрожав, рассыпалась в прах и исчезла, словно ее разметал ветер, а я в полном изнеможении упал на землю и потерял сознание.

Пребывая в таком состоянии, я увидел сон, очень короткий, но неописуемо прекрасный. Мне приснилось, что моя любимая явилась ко мне и сама развеяла остатки всех моих постыдных мыслей, а потом встала передо мной на колени и прижала мою голову к своей груди, как мать баюкает ребенка. Я чувствовал ее спасительные объятия. Потом сновидение прервалось, и я погрузился в глубокий сон.

***
Очнувшись, я обнаружил, что по-прежнему нахожусь все в той же долине, но туманы рассеялись, а время горьких сомнений и подозрений прошло. Я лежал на мягкой траве зеленого пригорка в конце ложбины, а передо мной расстилался луг, посреди которого текла тихая и спокойная река с кристально чистой водой. Я поднялся и побрел вдоль извивающегося потока и вскоре вошел в небольшую красивую рощицу. Сквозь деревья мне открылась поверхность мелкой заводи, в которой росли водяные лилии. Посередине водоема бил сказочный фонтан, струи которого сверкали как алмазная россыпь — так прозрачна была вода — и падали на поверхность. Деревья свесили над водоемом свои ветви, сквозь кружево которых проблескивало чистое синее небо. Желая отдохнуть и освежиться в струях фонтана, я подошел ближе и увидел перед собой прекрасную нимфу в зеленой столе и с венком из лилий на голове. Она была духом-хранителем фонтана, и ее задача состояла в том, чтобы помогать усталым путникам и утешать их.

«В земной жизни, — сказала она, — я жила в лесу, и здесь в духовном мире я нашла свой дом в столь любимых мной лесах».

Она накормила меня и дала мне воды, а после того, как я немного отдохнул, указала мне широкую тропу, которая вела через рощу к Приюту Отдыха, где я мог бы некоторое время отдохнуть. Я искренне поблагодарил светлого духа и, идя по тропе, вскоре очутился у большого строения, заросшего жимолостью и плющом. В нем было множество окон, а широко распахнутые двери словно приглашали войти внутрь. Перед домом высились большие ворота, по виду, сработанные из кованой стали, но певчие птицы и цветущие на них цветы явно облюбовали их для себя. Пока я стоял, разглядывая ворота, они распахнулись передо мной словно по волшебству, и я прошел к дому. Несколько духов в белых накидках вышли мне навстречу и проводили меня в красивую комнату, из окна которой виднелась зеленая лужайка и прекрасные, словно сказочные деревья. Здесь мне предложили передохнуть.

Пробудившись, я обнаружил, что моя власяница пилигрима исчезла, вместо нее передо мной лежала моя светло-серая одежда, подбитая тройной полосой чистого белого шелка. Я порадовался и немало удовлетворился, зная, что увеличение белого поля на моей одежде означает, что я расту, ибо белый цвет в духовном мире символизирует чистоту и счастье, а черный, наоборот, — все негативное.

Вскоре меня отвели в большую уютную комнату, где уже собралось несколько духов, одетых так же как я, и среди них я с радостью узнал женщину с ребенком, которым я помог перебраться через долину раскаяния и слез. Она уже благосклоннее улыбалась своему ребенку и обрадовалась моему приходу. Дитя тут же вскарабкалось мне на колени, как поступил бы обыкновенный земной ребенок.

Нам подали множество фруктов и сладостей, а также налили чистого прозрачного вина духовного мира. Когда мы освежились, поели и вознесли благодарность Богу за все Его милости, брат, который был там старшим, пожелал нам скорейшего возвращениях. Затем, с благодарностью в сердце, мы попрощались друг с другом и отправились — каждый к себе домой.