Пожалуйста, не умирай

 

Я продолжал посвящать себя молитве и в какой-то момент интуитивно почувствовал, что пришло время жениться. Поскольку я принял решение следовать по Божьему пути, все в моей жизни должно было идти в соответствии с Его волей. Получив указание через молитву, я не мог не последовать ему, поэтому я отправился к своей тете, опытной свахе, и попросил ее познакомить меня с девушкой, которая стала бы мне хорошей женой. Так я встретил Чхве Сон Гиль — дочь известных христиан из Чонджу.

Это была хорошо воспитанная девушка из праведной семьи. Она окончила лишь начальную школу, но зато у нее был такой сильный характер и такая глубокая вера в Христа, что ее в шестнадцать лет посадили в тюрьму за отказ подчиниться японскому колониальному режиму, предписывавшему всем корейцам поклоняться синтоистским святыням. Мне сказали, что я был двадцать четвертым по счету женихом, сватавшимся к ней, так что эта девушка, как оказалось, была очень разборчива по части своей будущей судьбы.

И все же, вернувшись в Сеул, я полностью забыл о нашей встрече с ней. После завершения учебы в Японии я планировал отправиться в китайский Хайлар — город на границе между Китаем, Советским Союзом и Монголией.

В Токийском университете меня распределили на работу в энергетическую компанию в Маньчжурии, и я собирался проработать в Хайларе три года и выучить там русский, китайский и монгольский языки. Точно так же, как перед этим я хотел учиться в Японии, чтобы знать язык и победить японцев, я собрался в этот пограничный город, чтобы выучить там несколько языков и подготовиться к будущему.

Однако очень скоро стало понятно, что Япония неизбежно проиграет войну. Тогда я решил, что в Маньчжурию лучше не ехать, и остановил свой выбор на филиале маньчжурской энергетической компании в Андоне (современный Дандон), подписав документ об отказе от распределения. После этого я отправился домой, в родную деревню.

Вернувшись, я узнал, что тетя, организовавшая мою помолвку, была в тихой панике. Дело в том, что та самая девушка, с которой мы познакомились, не собиралась выходить замуж ни за кого, кроме меня, и тем самым навлекала множество проблем на свою семью. Поэтому тетя просто взяла меня за руку и отвела в дом семьи Чхве.

Я очень подробно рассказал Чхве Сон Гиль о том, какая жизнь меня ждет. И я предупредил ее:

— Даже если мы сейчас поженимся, будь готова разлучиться со мной как минимум на семь лет.

— Зачем мне это нужно? — удивилась она.

И я ответил:

— Передо мной стоит задача, которая для меня важнее семейной жизни. На самом деле я собираюсь жениться ради осуществления Божьего провидения. Наш брак должен выйти за рамки семьи, чтобы мы смогли полюбить свою страну и все человечество. Скажи мне — сейчас, когда ты знаешь о моих намерениях, ты все еще хочешь выйти за меня?»

Ее ответ был очень твердым:

— Для меня это не имеет значения. После встречи с тобой мне приснилась цветочная поляна под луной. Я уверена, что ты — моя вторая половинка, посланная Небесами, и я готова к любым трудностям и испытаниям.

Однако меня не отпускало беспокойство, и я снова и снова донимал ее вопросами, но она все время старалась успокоить меня и отвечала:

— Я готова на все, лишь бы выйти за тебя. Не волнуйся ни о чем.

Мой будущий тесть скоропостижно скончался за неделю до предполагаемой свадьбы, и ее пришлось отложить. В итоге мы провели церемонию 4 мая 1944 года. Обычно в мае стоят прекрасные весенние деньки, но в день нашей свадьбы дождь лил как из ведра. Церемонию проводил преподобный Ли Хо Бин из церкви Иисуса Христа. Позднее, после освобождения Кореи от японской оккупации, преподобный Ли отправился в Южную Корею и открыл там экуменическую семинарию Чунан.

Мы с женой начали семейную жизнь в моем общежитии в Хыксокдоне. Я очень сильно любил ее и так заботился о ней, что хозяйка нашего домика приговаривала: «Вот это да! Ты и впрямь обожаешь ее, раз обращаешься с ней, как с хрупким яйцом!»

Чтобы содержать семью, я устроился на работу в кёнсонском филиале строительной компании «Кашима Гуми» в Ёнсане, продолжая при этом заниматься церковной деятельностью. Но однажды в октябре к нам в дом ворвалась японская полиция.

«Ты знаешь такого-то и такого-то из университета Васеда?» — потребовали они ответа. И затем, не дав мне вымолвить и слова, выволокли меня из дома и отвели в полицейский участок провинции Кёнгидо. Меня схватили, потому что один из моих друзей, арестованный за причастность к коммунистам, назвал допросчикам мое имя.

Оказавшись в полиции, я был немедленно подвергнут пыткам: «Ты — член коммунистической партии, так ведь? И ты, должно быть, действовал заодно с тем негодяем во время учебы в Японии? Даже не пытайся это отрицать! Стоит нам запросить информацию в Главном полицейском управлении Токио, и они расскажут нам все. Так что ты либо выдашь нам список всех членов партии, либо сдохнешь, как собака!»

Они били меня столом, переломав все четыре ножки о мое тело, но я так и не назвал им имена людей, которые работали со мной в Японии.

Тогда полицейские отправились в дом, где я жил с женой, перевернули его вверх дном и нашли мои дневники. Они принесли мне эти дневники и, просматривая страницу за страницей, требовали, чтобы я рассказал им о тех, чьи имена там были упомянуты. Я все отрицал, хоть и знал, что они могут убить меня за молчание. И тогда полицейские стали избивать меня ногами в шипованных сапогах до тех пор, пока мое тело не превратилось в безвольный полумертвый кусок мяса. Затем они подвесили меня к потолку и стали раскачивать взад-вперед. И я болтался там, как туша в лавке мясника, пока они били меня палкой. Мой рот тут же наполнился кровью, и она начала стекать на цементный пол прямо подо мной. Когда я терял сознание, меня окатывали ведром воды. Сознание возвращалось, и они продолжали пытать меня снова и снова.

Потом мне зажали нос и с помощью чайника стали вливать воду прямо в горло, заставив меня глотать ее. Когда мой живот раздулся от воды, меня бросили на пол лицом кверху, как лягушку, и начали топтаться по животу сапогами, выдавливая воду из пищевода. Меня рвало до тех пор, пока от рвоты не потемнело в глазах. После таких пыток глотку и пищевод стало жечь страшным огнем. Боль была такой адской, что я не мог проглотить и ложки супа. Силы покинули меня, и я мог только лежать на полу и не двигаться...

Война подходила к концу, и японская полиция в отчаянии шла на крайние меры. Они пытали меня так, что не описать никакими словами. И все же я терпел и не выдал ни одного из своих друзей. Сознание то и дело покидало меня, но я прилагал все силы, чтобы не дать им того, чего они так ждали. В конце концов, устав меня мучить, полицейские послали за моей матерью. Когда она приехала, мои ноги были такими распухшими, что я не мог даже встать. Двум полицейским пришлось закинуть мои руки себе на плечи и помочь мне добраться до комнаты свиданий.

Мамины глаза наполнились слезами еще до того, как она увидела меня... «Потерпи еще чуть-чуть, — сказала она. — Я постараюсь найти для тебя адвоката. Пожалуйста, потерпи еще, не умирай!»

Глядя в мое окровавленное лицо, она умоляла: «Я знаю, что ты хочешь поступить как лучше, но все же самое главное для тебя — остаться в живых. Что бы ни случилось, не умирай!»

Мне было так жаль ее! Мне ужасно хотелось воскликнуть «Мама!», обнять ее и громко разрыдаться вместе с ней. Но я не мог этого сделать, так как слишком хорошо знал, зачем ее привели сюда японцы. Мама отчаянно умоляла меня не умирать, но я мог лишь моргать ей в ответ заплывшими и залитыми кровью глазами.

Все время, пока я находился в полицейском участке провинции Кёнгидо, госпожа Ли Ги Бон, — хозяйка дома, где я жил, — приносила мне еду и одежду. Каждый раз при виде меня она начинала рыдать. Я утешал ее: «Потерпите еще чуть-чуть, ведь скоро все закончится. Японию ждет поражение, поэтому не надо плакать!» Это были не пустые слова. Бог давал мне веру в это.

После того как полиция освободила меня в феврале следующего года, я забрал все свои дневники из дома, отнес их на берег реки Хан и сжег, чтобы не навлечь из-за них беду на своих друзей. Если бы я не сделал этого, рано или поздно дневники попали бы в руки полиции и причинили бы много бед другим людям.

Мне было очень трудно восстановить здоровье после пыток. Довольно долгое время мой стул был с кровью. Но миссис Ли, хозяйка нашего дома, а также ее сестра помогли мне и выходили меня со всей искренностью и преданностью.

И вот наконец 15 августа 1945 года Корея освободилась от японской оккупации. Это был день, которого с нетерпением ждал каждый кореец, — день настоящего триумфа и радости! Отовсюду слышались крики «Мансей!», и люди размахивали флагами тхэгукки[11] по всему полуострову.

Но я не стал участвовать в празднике. Меня снедало черное отчаяние при мысли о том, какие ужасные беды вот-вот обрушатся на Корейский полуостров. Я заперся в чулане и погрузился в молитву. Вскоре моим страхам суждено было сбыться. Наша родина, едва освободившись от японской оккупации, была поделена надвое по 38 параллели, и Север оказался во власти коммунистического режима, отрицавшего Бога.